Июль-1992 08:23 От: «Интерьеры Онслоу Лтд» Для. тел. 0653378552 С: 01 из 01 11 страница
Она вертанулась кругом и потопала в дом, что-то бормоча, давясь разбушевавшимися чувствами. Глядя ей вслед, я вдруг заметил, что кто-то приближается ко мне от угла лужайки. То была улыбавшаяся во весь рот Ребекка с наполненной клубникой плетеной корзинкой в руках. – Все та же волшебная способность ладить с женщинами, Тед? – Есть люди, – ответил я, нагибаясь, чтобы подобрать шары, – которые терпеть не могут проигрывать. – Да брось, Тед, дело же не только в этом, а? Пытался пощупать ее, когда она нагнулась, чтобы ударить по шару? – Никак нет, – ответил я. – И в мыслях не имел. – Тогда ты не Тед Уоллис, а самозванец, и мне следует пойти позвонить в полицию. – Нет, говоря вообще, в летний день любая нагнувшаяся женщина в короткой юбочке приводит в действие определенный рефлекс, однако могу тебя заверить, что рефлекс этот погребен под годами разочарований и находится полностью под моим контролем. – Так в чем тогда дело? Пойдем посидим на ступеньках, и ты мне все расскажешь. Мы уселись, спинами к летнему домику. – Что здесь происходит, Ребекка? Просто скажи мне, какого дьявола здесь происходит? – Дорогой, ты же здесь дольше моего. Вот ты мне и скажи. Боюсь, Джейн, что в этот миг я наполовину выдал тайну нашего маленького заговора. – Ну, для меня все началось так, – сказал я. – Пару недель назад я столкнулся с Джейн. Она меня узнала, я ее нет, отчего и почувствовал себя полнейшим дураком. – Я думаю, нам обоим известно, кто в этом повинен, дорогой. – Да, хорошо, кто угодно. Мы отправились к ней домой, она рассказала мне о лейкемии и так далее. – И наговорила кучу всякого насчет Бога? – О чудесах сказано было, это точно. О чем-то, исходящем отсюда, из Суэффорда. Она уверяла, что была… ну… исцелена. – Мне ли не знать! В Филлимор-Гарденз посыпались экстатические письма с восхвалениями Господа и многих чудес Его. – Ты ей веришь? – Как и ты, дорогой, потому я и здесь. Чтобы все выяснить. Видишь ли, у нас, у меня и Джейн, один и тот же врач. – И что он говорит? – Ты же знаешь врачей. Ремиссия его удивила, однако он в высшей степени осторожен. – Значит, ремиссия была точно? – Никаких сомнений. – Хм. – Некоторое время я просидел, размышляя. Ребекка разглядывала клубнику. – Но какое отношение имеет все это, – наконец спросила она, – к данному Патрицией превосходному описанию твоей персоны как бородавочника – огромного, жирного и злобного бородавочника? – Ей известно о чудотворном выздоровлении Джейн? – Наверняка. Лучшие подруги. – Кто еще знает? – Понятия не имею, дорогой. Как я понимаю, все случилось в конце июня. Саймон привез Джейн с Норфолкской выставки совершенно обессиленной, белые кровяные тельца чуть ли не сочились из ее пор. Майкл и Энн были, разумеется, здесь, поскольку Саймона с Дэви отпустили из школы домой – отпраздновать окончание экзаменов; может, был и еще кто-то кто, не знаю. Ах да, Макс и Мери, они в это время жили в доме, я почти уверена. – Стало быть, каждый из них уверовал в это чудо? – Меня не спрашивай. Я набрал пригоршню клубники и еще немного поразмышлял. – Ладно, думаю, Саймон не уверовал. Он мне позавчера рассказывал про обморок Джейн. Сравнил ее поправку с выздоровлением знакомых ему свиней. – Романтичный шельмец, – заметила Ребекка. – С другой стороны, Оливер… Вот он, похоже, что-то проведал. Тут я почти не сомневаюсь. – Если где-то подрос трюфель, Оливер его унюхает, будь спокоен. – Да и Патриция явно считает, что мне все известно, но только я скептически посмеиваюсь в рукав. – Ну, именно такое впечатление ты и произвел позавчера во время обеда, не так ли? Ребекка ссылалась на беседу по поводу «целительства» и «психиатрии», которая состоялась у меня с епископом и прочими. – Ты же понимаешь, милая, не правда ли, что весь этот разговор о чудесах попросту нелеп? – Я знаю только одно, дорогой. Джейн должна была умереть в конце июня. – Почему ты не дала мне знать? Почему я только благодаря случайности узнал, что моя единственная крестная дочь больна лейкемией? – А то тебе было до этого дело. Чтобы заставить тебя оторвать твои красные зенки от стакана с виски, одной лишь умирающей крестницы не хватило бы. Я знаю, что ты собой представляешь. Оливер рассказывает мне про все твои художества. Да ему и рассказывать не нужно – я газеты читаю. Элитарный пропойца, буйствующий в Сохо и Вест-Энде, оскорбляя каждого встречного и просиживая жирную задницу в барах вместе с такими же кончеными дружками, блюющий желчью на всякого, кому меньше пятидесяти, и отгрызающий целые куски от рук, которые осмеливаются его покормить. – Ребекка… – Но теперь-то тебя уволили, верно? И тут вдруг понадобились богатые, влиятельные друзья, которые помогут тебе выбраться из пруда прогорклой мочи, в котором ты барахтался последние двадцать лет. Теперь ты будешь пускать слюни, изображая кроткое сочувствие, теперь тебя распирает отеческая заботливость. Да что там, дорогой, ты даже пить стал меньше и катаешься в лодочке с крестником, точно старый беловласый святой, – лишь бы тебе позволили остаться внутренне все тем же циничным, злобным, старым дерьмом, которое так хорошо знает и любит весь божий свет. Вот тебе, Джейн, и вся твоя мать, в кратком изложении. Подозреваю, что я единственный в мире человек, который осмелился отвергнуть ее. Пусть это случилось два десятилетия назад – для умов, подобных ее, времени не существует. Месть для Ребекки – это блюдо, которое надлежит сервировать холодным, купающимся в coulis[175] из ядовитых сарказмов, обложенным побегами белладонны и со всей силы швыряемым в рожу несчастного ублюдка, которого она наметила в жертвы. Я встал, стряхнул со штанов черенки клубники и, не сказав ни слова, ушел. По пути к дому я столкнулся с Кларой Косоглазой. – Добрый день, мистер Уоллис, – сказала она. – А я как раз за вами. Во всяком случае, я полагаю, что сказала она именно это. Я бы не стал и пытаться сымитировать шепелявые речи бедняжки. – Вот как? А зачем? Она смотрела мне прямо в лицо (и еще на какой-то неопознанный объект, расположенный в ста двадцати градусах к западу). – Дядя Майкл хочет видеть вас в своем кабинете.
* * *
Человеку, попадающему в кабинет лорда Логана, первым делом приходит на память штаб-квартира Эрнста Ставро Болфельда[176] . Какие-то пульты управления, шторы с электрическим приводом, проекционные экраны, средства связи, глобусы, внутри которых обретаются графинчики с виски, и большие экраны видеофонов – это всего лишь видимые и кое-как опознаваемые элементы технического оснащения. – Выбираете город для уничтожения, мистер Бонд? Ну-с, и который же? Нью-Йорк? Ленинград? Париж? Нет, погодите, Лондон! Конечно! Гудбай Пиккадилли, прощай Лестер-сквер[177] , как любите повторять вы, англичане. – Тед! – Майкл с сигарой в зубах полупривстал из кресла. – Прости, что вытребовал тебя, точно проштрафившегося капрала. Я жду звонка из Южной Африки. – Бизнес или политика? Майкл широко известен обыкновением запускать лапы в дела государств-наций. По стенам кабинета развешены фотографии, на которых он ослепительно улыбается в камеры, приняв самые разные позы, свидетельствующие о близких отношениях с мировыми лидерами: на одной его рука обнимает за талию Валенсу, на другой он застыл бок о бок с Манделой, на третьей чокается стопочкой водки с Ельциным, на четвертой восседает с Арафатом на нелепо вызолоченной софе а-ля Людовик XVI, на пятой играет в гольф с Джеймсом Бейкером[178] и Джорджем Бушем. – Какая разница? В Йоханнесбурге есть табачная компания, к которой я присматриваюсь. Сам знаешь, Южная Африка – развивающаяся страна. – Обожаю твой оптимизм. Майкл отмахнулся рукой от кольца сигарного дыма, а заодно и от неуверенности всякого, кто ограничен настолько, чтобы сомневаться в нем. – Итак, Тедвард. Что ты желал бы узнать? Я поначалу не понял, о чем он? Потом до меня дошло, и по лицу моему расплылась широченная улыбка: – Так ты надумал? Поможешь мне? – Я и мои адвокаты получаем абсолютное право вето? Я с силой закивал: – Определенно. – Как будто до этого когда-нибудь дойдет. Майкл немедля толкнул через стол стопку страниц – отпечатанных через один интервал, с узкими полями, сшитых зеленой нитью. – Прочти и подпиши, – сказал он. – Поставь инициалы там, где я их поставил, и полную подпись там, где расписался я. О пути сильных мира сего. – Мне обязательно это читать? – спросил я. – Тедвард, какой жалобный тон, совсем как у ребенка, которому слишком много задали на дом. Твоя «Баллада бездельника», должно быть, вылилась прямо из сердца. Да я прочитываю документы, которые объемистей этого в двадцать раз, сидя на толчке перед завтраком. – Чего ж тогда удивляться, что у тебя геморрой, – сказал я. – Ты знаешь о геморрое? – нахмурился Майкл. – Мы сострадальцы, – торопливо сказал я. – Я понял все по тому, как ты усаживаешься. – Ну писатели! Не такие уж вы и бездельники. Только все ваше дело – приглядываться к людям. Как мило, что он в это верит. – Так скажи мне, – произнес я, передразнивая одну из его излюбленных вводных фраз, – что в этих бумагах? – Стандартный контракт на авторизованную биографию. Право на судебный запрет. Не волнуйся, там нет ничего, что помешает тебе получить полный авторский гонорар. Кстати, о гонорарах. Ты должен мне один пенни. Он протянул через стол раскрытую ладонь. – Как это? – Я удивленно уставился на него. – Согласно закону, – сказал Майкл, – контракт не вступает в силу без выплаты вознаграждения. Кто-то кому-то, а заплатить должен. В документе, который ты вот-вот подпишешь, сказано, что за вознаграждение в сумме одного пенни я соглашаюсь сотрудничать с тобой при написании биографии, именуемой в дальнейшем «Материалом». Вот так. Один пенни, прошу. Озадаченный этим сочетанием юридической зауми с неподдельной серьезностью, я порылся в кармане брюк и достал монету. – Сдача с пяти пенсов у тебя найдется? – Определенно. – Майкл поймал брошенную мной монету, выдвинул ящик стола, достал металлическую коробочку, покопался в ней и извлек два двух-пенсовика. – Четыре, пять, – сказал он. – Обменяемся рукопожатием, деловой партнер. Мы заключили сделку. Я встал, чтобы пожать ему руку, но тут он расхохотался, повергнув меня в окончательное смущение. – Тедвард! Улыбнись! Любая сделка требует, чтобы ее отметили. – Извини, – сказал я. – Твоя серьезность внушила мне благоговейный страх. – Вот тебе первый урок того, как мы работаем. Мрачная решительность до самого момента подписания и обмена рукопожатием. А после того как подписи поставлены и одна рука пожала другую, нас обуревает экстаз, который никакой любви и не снился. Майкл поставил на стол два магнитофончика и нажал на обоих кнопки записи. – По одному на каждого, – сказал он. – Просто чтобы мы с тобой знали, до чего уже добрались. Так мы с ним и сидели, пока Майкл пересказывал историю своей жизни, прерываясь лишь для того, чтобы ответить на два звонка из Йоханнесбурга и на один зов к чаю да принять оттуда-отсюда четырнадцать факсов. Подробности нашего разговора, Джейн, я оставлю до уик-энда. Пока скажу лишь, что многое прояснилось. Нынче утром, однако ж, случилось нечто довольно странное. Я сполз сверху к завтраку, надеясь перехватить бекон, пока тот не обратился в подошву, и, как обычно, сидел один, с «Телеграф», у торца обеденного стола. Вошла Патриция, раскрасневшаяся и взволнованная. – Тед! – воскликнула она. – Как хорошо, что я вас застала. – Выпейте кофе, – ответил я с некоторой холодностью. Я нахожу затруднительным изображать сердечность, общаясь с девицей, совсем недавно обозвавшей меня бородавочником, – как бы сильно не хотелось мне вбить мой кляп в ее дудку. Кофе, однако, ее не интересовал. Что-то другое было у нее на уме. Причем далеко не дурное. – Тед, простите мне все, что я наговорила вчера. – О. – Я так жалею об этом. Не знаю, что на меня нашло. Я нагрубила вам совершенно безобразным образом. – Нисколько, нисколько. – И вообще несла какую-то чушь. В этот миг появился разыскивающий Логана Саймон – на обычно пустом лице его читалась тревога. – По-моему, он работает в кабинете, – сказала Патриция. – Что-нибудь случилось? – Да, в общем, нет. Я, собственно, насчет Сирени. Это папина кобыла. Похоже, ей лучше. Просто хотел сообщить ему, вот и все. И он отвалил, оставив нас с Патрицией наедине. Она продолжила свои несколько натужные извинения: – Понять не могу, почему я была так груба с вами. Последнее время мне приходилось несладко. Наверное, в этом все и дело. Вы, может быть, слышали, что мой… что Мартин, мужчина, с которым я жила, бросил меня. Я очень… – Старушка, милая, – сказал я. – Прошу вас. Забудьте об этом. – Просто мне показалось, что за обедом вы намекали на меня. Когда говорили о психиатрах. Понимаете, я тоже ходила к одному, вот и решила, что вам об этом известно и вы надо мной смеетесь. – Патриция, да я бы и на миг… – Нет, теперь-то я это поняла. Пролежала всю ночь без сна, думая, какая я скотина. Вы же просто так говорили, вообще. Да и откуда вам было знать? – Я сам виноват, что разболтался, не подумав. Это мне следовало бы извиниться перед вами. Она улыбнулась. Я улыбнулся в ответ. Где-то в самой глуби штанов заброшенный старый червяк дрогнул и пошевелился во сне. Она поцеловала меня в щеку: – Никаких обид, никакой натянутости между нами? – Разумеется, нет, дорогая, – соврал я. Я смотрел на ее великолепно устроенный зад, который, покачиваясь, выплывал из комнаты, и чувствовал, как эта самая натянутость сникает у меня в паху. Высокий зад, подобие полочки, идущей прямо от копчика, – на такой заварочный чайник можно ставить. И все же, Джейн, о чем она, черт ее возьми, толковала? Она не одурачила меня и на секунду. Улыбка ее была слишком бодрой, поцелуй в щечку слишком театральным. Уж ущемленную-то гордость я как-нибудь различить способен. Она извинилась передо мной, потому что ей так велели. Хм. Мысли, мысли. Вернемся, однако ж, к заданной мне программе и обратимся к Шестой Декларации: Вы рассказали только о гостях. Но ведь в доме множество других людей. Домашняя прислуга, садовники, конюхи и так далее, тот же Подмор. А о них у Вас ни слова. Что тебе требуется, кровиночка моя? Я не из тех непринужденно аристократичных типов, что способны прогуливаться с королями, не утрачивая умения общаться с людьми из любых слоев общества. Я – убогий буржуа, изображающий declasse[179]. Дай мне хоть дух перевести, куколка. О слугах, известных мне по именам, могу рассказать следующее. Существует Подмор, зовут Диком, ведет себя скорее как изгнанный из профсоюза и подрабатывающий чем придется коммивояжер, чем как дворецкий, – с другой стороны, такими давно уже стали все на свете дворецкие, даже те, что подвизаются в герцогских домах (как будто я хоть в одном бывал). Старшие слуги лишились способности притворяться людьми, не имеющими ни корней, ни личной жизни, ни сексуальности. Достаточно раз взглянуть на Подмора – и мгновенно, увы, понимаешь, что родился он в Каршалтон-Бичиз[180] , что в пятидесятые годы водился со стилягами, которых тогда называли «Тедди-бой»[181] , а после перебрался вместе с женой, Джулией, в Норфолк (подальше от гула машин и того, что в ту пору именовалось «крысиными бегами»…), что он успел присмотреть во Флориде площадку для гольфа, в которой купит пай, уйдя в скором уже времени на покой, и что он не понимает, почему Логан не заменил французские окна главной гостиной стеклянными раздвижными дверями. В сущности, больше мне о нем сообщить нечего, кроме подозрений, что он – несмотря на наличие миссис Подмор – тайный педераст. В том, как он поглядывает на Дэви, присутствует нечто гомосексуальное. Джули Подмор исполняет роль домоправительницы, обязанности ее сводятся в основном к тому, чтобы сварливо командовать горничными и потуплять взоры, минуя кого-нибудь из гостей. Ей за пятьдесят, рост, вес и постелепригодность средние; красит волосы. Больше ничего ни в похвалу ей, ни в поношение сказать не могу. Единственная горничная, чье имя мне удалось запомнить, зовется Джоанн. Запомнил же я его, потому что бедрам ее присуще сочетание пышности с шумливостью. В результате подъем по лестнице или ходьба по коридору сопровождается у Джоанн скрипучими звуками. Под стать бедрам и бюст, этакое подобие кронштейна: по-моему, ей приходится все время отклоняться назад, чтобы не клюнуть носом в пол. Другая известная мне горничная до обидного невзрачна – и ей не удастся возвыситься в своей профессии, пока она не усвоит, что гостям вряд ли интересны подвиги ее братца на гоночном треке. Существует также кухонный штат, в его гнездилище я ни разу не заглядывал, но могу сказать, что повариху зовут Черил и что заварной крем она готовит из рук вон плохо. Причина, сколько я понимаю, – чересчур вольное обращение с мускатным орехом. Решившись высунуть нос из дома, мы тут же столкнемся с Алеком Табби, главным конюхом. Это решительно норфолкский тип, отличительных характеристик не имеющий. Его сын, Кении, помогает ему разгребать навоз и чистить лошадей, к чему, собственно, и сводится конюшенная жизнь. Нынче он немного подавлен, поскольку приезжавший после полудня коновал обнародовал мрачные прогнозы касательно оправки Сирени от болезни. Пышная особа по имени Кэт надзирает за псарней и – для такого занятия это традиция – являет миру симпатичную бороду и усы. Чтобы упрятать в штаны один лишь зад ее, потребуется не меньше квадратного ярда прочного синего вельвета. Вообще-то она довольно занятная и разговаривать с ней – сплошное удовольствие. Она уговорила меня выводить на прогулку щенков – дело в это время года необходимое и доставляющее мне массу развлечений. Есть нечто неизменно забавное в том, как щенки переваливаются с ноги на ногу. Еще удалившись от дома, мы повстречаемся с Томом Джарролдом, егерем. Он с агрессивным рвением оберегает своих петушков, курочек и птенчиков, а никчемного горожанина вроде меня способен засечь за милю. Сказать друг другу нам практически нечего. Упования Генри, его подручного, сводятся к тому, чтобы стать выполненной под копирку копией Тома. Представляется, что Саймон – это единственный живой человек, способный общаться с каждым из них. У Джарролда имеется дочь с заячьей губой, Катрина. На самом деле губа у нее не просто заячья, но еще и заросшая густым волосом. Природа бывает порою непомерно жестокой. Единственная из прочих услужающих, кто также заслуживает упоминания, это Валери – секретарша, или личная помощница Майкла. Она держится особняком и появляется в доме лишь в определенные дни. Я покамест не понял, присутствует ли в ее приездах какая ни на есть регулярность. Когда она здесь, то обедает в одиночку, в кабинете Майкла, сторожа его телефоны. По-видимому, это ее собственный выбор, поскольку место за столом, среди особ высокопоставленных и воспитанных, ей предложено было. Увы, мой ангел, больше мне сказать нечего. Однако, как того требует твое последнее предписание, сиречь Седьмая Декларация, Четыре Константы вовек пребудут моей путеводной звездой. Постоянная бдительность; постоянная осведомленность; постоянное внимание; постоянная непредубежденность. Так что будь покойна: дух мой будет дерзать, неодолим, и компьютер Саймона не уснет в моих руках, доколе я – вернее, мы – не возведем Иерусалим в зеленых Норфолка полях[182] . Примите, мадам, заверения относительно честности моих намерений по части этого и всех иных дел. Ваш (что касается «Логан – Уоллис Биограф ОООО[183] «) Тед Уоллис (ГИД).
июль-1992 08:23 От: «Интерьеры Онслоу Лтд» Для. тел. 0653378552 С: 01 из 01 Интерьеры Онслоу Онслоу-Террис 12а • Южный Кенсингтон • ЛОНДОН ЮЗ 7
Популярное: Почему люди поддаются рекламе?: Только не надо искать ответы в качестве или количестве рекламы... Как распознать напряжение: Говоря о мышечном напряжении, мы в первую очередь имеем в виду мускулы, прикрепленные к костям ... Как выбрать специалиста по управлению гостиницей: Понятно, что управление гостиницей невозможно без специальных знаний. Соответственно, важна квалификация... ©2015-2024 megaobuchalka.ru Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. (346)
|
Почему 1285321 студент выбрали МегаОбучалку... Система поиска информации Мобильная версия сайта Удобная навигация Нет шокирующей рекламы |