Дневник русской женщины 2 страница
все казалось естественным: ведь роман. А как на самом деле увидела, то начала понимать, как все делается, хотя еще и не совсем. Когда Ал. Ник. сказала нам, что на душе у нее радостно и хорошо, то я подумала: а хорошая, должно быть, штука эта любовь! Ведь тогда все кажется хорошим, а это должно быть очень весело. Представлю себя на ее месте, только без жениха, конечно, и не невестой, а так просто: ну, и я люблю, не знаю кого, ну, положим, горничную Сашу или какую-нибудь из воспитанниц... И тогда мне все начинает казаться в розовом свете! Уж не полюбить ли мне в самом деле кого-нибудь из наших? Воспитанницы есть очень хорошенькие, поют хорошо, стройненькие, ведь полюбить можно. И вдруг тогда я буду счастлива... Только способности-то и умения у меня на это нет, а то бы я постаралась. 25 ноября 1888 года Что со мной делается? Вчера вечером прочла роман «Старый дом» и все думала о Борисе. Мне было ужасно досадно, отчего я не родилась в начале нынешнего столетия, и не в высшем обществе. Тогда я увидала бы и познакомилась с ним непременно. А тут — ходи себе в гимназию, учись, а Борис хоть и не учился, а знал гораздо больше меня. Мне было завидно, я представляла себе его дом, обстановку, книги, его брата, как его везли в крепость, что он там делал, и вдруг — спросили из истории. Я ждала этого и выучила урок, но отвратительный рыжебородый Венька спросил — о ужас! — Северо-Американскую войну, а учим мы Семилетнюю. Конечно, я сказала слова три и замолчала. А на уме все был Борис: представляю себе, как его допрашивает великий князь... А тут Венька говорит: «Что же вы дальше-то ничего не помните?» — «Ну, — думаю, — мучение!» Но за историей был французский. Я знала, что меня спросят — была литература, — и была спокойна, все думая о нем. Но случилось то, чего я уж никак не ожидала от самой себя. Нам задано было рассказать содержание трагедии Корнеля «Сид». Я по-русски знала и не сомневалась, что отвечу по-французски. Не тут-то было: не успела сказать и половины — запнулась, по-русски знаю, по-фран- 20 Елизавета Дьяконоеа год 21
цузски выразить не умею. Покуда размышляла, Натащ разоралась, поставила мне пару, велела писать урОК такого срама я еще никогда не доходила. Мало того веле ла мне прийти в 4-й класс ответить урок, вместе с П (и тоже). Ну, и ответили: как бомбы вылетели из класса и промчались по залу. Стыд-то какой! Но — надо делать хорошую мину при плохой игре — и я следую этому мудрому изречению. 2 декабря 1888 года Ал. Ник. отказала жениху! Отказать человеку, уже обрученному с ней, уже имевшему на нее право, — это я не знаю что такое!.. Чувствую, что не могу уже смотреть на нее как прежде, мне кажется, что впереди ее стоит отверженный жених. Я никому ничего никогда, конечно не скажу, но... нехорошо все-таки поступила Ал. Ник. Человек должен быть прежде всего человечен, а она поступила с женихом безжалостно. Она теперь такая веселая, ласковая, все смеется, даже лицо ее как будто похорошело. Но взглянуть прямо на нее я не могу. А еще три недели тому назад я видела их вдвоем такими счастливыми... 14 декабря 1888 года Давно не писала, не то лень, не то некогда было. Я ужасно люблю бывать у бабушки: там так тихо, тихо, хорошо. У нас в доме если тихо, то сонно все как-то, а у бабушки и тишина имеет прелесть. Бабушка вчера мне свою жизнь рассказывала, о маме, о дяде Коле. Теперь передо мной открыта вся жизнь нашей семьи. И, Господи, сколько несчастья рассказывала мне бабушка, и все это так хорошо, естественно, что, право, заслушаешься... Кажется, будто две семьи — обе известные и уважаемые — сошлись для того, чтобы соединить горе и страдание и удвоить его на маме. Обе бабушки испытали в жизни много горя, снося его твердо. И мама всегда справлялась с собой: всего два раза в жизни я видела в ней что-то похожее на отчаяние и слезы, но потом она становилась вновь молчаливой, терпеливой, терпящей... 19 декабря 1888 года Сегодня француженка побранила меня и назвала умницей, способной девицей — за то, что я перевела из мадам Сталь. Удивительная женщина была мадам Сталь, ведь недаром назвали ее гениальной. В наше время таких нет. Семнадцати лет, когда наши девушки начинают только о выездах думать, она уже издавала «Письма о Ж.-Ж. Руссо». Хорошо сочинять. Мне иногда самой хочется что-нибудь написать, да все лень, все кажется, что не умею. Скоро отпуск! Не будешь ходить в 4 часа домой по темным улицам, в грязь и ветер, в слякоть и мороз. «Домой, домой!» — радостно повторяют воспитанницы, бегая из класса в дортуар, из дортуара в класс. «Домой, домой!» — раздается везде, по всем углам комнат нашего огромного учебного заведения. Вот, сияя улыбкой, растрепанная, с передником на боку, бежит воспитанница. В руках у нее целая груда книг и тетрадок, ей неловко бежать, но она летит стрелой, толкает подруг. Вдруг наткнулась на кровать, и вся ноша рассыпалась. «Что это вы, — замечает недовольная классная дама, — бежите, как полоумная какая! Смотрите, где ваши книги! Как вам не стыдно!» Но у воспитанницы ни малейшего следа стыда, напротив, лицо делается еще более радостным, и она на выговор отвечает: «Как же, ведь домой, Вера Александровна!» В дортуаре, у средней кровати, какая-то воспитанница. Около нее собралась целая группа: кто надевает ей платок, кто застегивает пуговицу, кто связывает узел. Все уже собрано, она одета, укутана платком, начинается прощание. «Прощай, Маня, милая, напиши, коли будет время на Рождестве». «Прощай, Манька, прощай, душка, милая», — раздается вокруг. И все, хотя были бы самыми заклятыми врагами уезжающей, считают своей обязанностью проститься. «Ведь ты с ней в ссоре, чего же целоваться-то лезешь?» — замечают воспитанницы. «Я и забыла, Бог с ней. Ведь за мной сегодня, милочка, в пять часов придут, на железную дорогу — и домой! Понимаешь ли?» — «Еще бы не понять», — отвечают воспитаннице, в подтверждение своих слов крепко целуя ее. 22 Елизавета Дьяконова. Дневник 1888 год 23
«Домой, домой, домой!» — раздается во всех углах и закоулках, читается на лице всякой воспитанницы... «Да, — размышляет классная дама, стоя у окна дортуара для наблюдения над сборами воспитанниц. — Домой Конечно, приятно отсюда уехать недели на две. А что меня ожидает там, в родном уездном городе?» И в ее воображении мелькает неопрятная грязная квартирка, в которой живет слепая старуха мать, темные холодные комнаты Приедешь — счет от хозяйки квартиры за дрова, свечи провизию, все это нужно оплатить, нужно к празднику что-нибудь купить, а жалованье невелико — всего 15 руб. в месяц. «Вот станет ли денег-то на уплату, — тяжело вздыхая, размышляет она, — я ведь себе нынче шубу, калоши купила, немного осталось. И тут еще от бедной племянницы письмо придет: Христом Богом попросит к празднику хоть три рубля прислать. Как тут откажешь? А пошлешь -— нельзя будет ничего лишнего к празднику купить... Что дома-то хорошего? Брань с квартирной хозяйкой за плохую топку печей, ворчание матери, что долго не писала, что денег мало привезла... А они чего суетятся», — думает она, посматривая на воспитанниц. И как бы в ответ на ее мысль слышится прощальный возглас одной из них... «Им все весело! — злобно улыбается классная дама. — Молодые, счастливые... А мне никогда не быть уж такой», — говорит что-то внутри ее. И вдруг у нее является желание огорчить этих веселых смеющихся девочек, наказать чем-нибудь, отравить счастливые минуты. «Чего вы расшумелись, сию же минуту все из дортуара!» — прикрикивает она на них. В ответ раздаются жалобные голоса, еще более раздражающие классную даму. «За что ты наказала сейчас этих девочек?» — спрашивает ее внутренний голос. И она нервно стискивает руки, стараясь не слышать веселого смеха и шума. А кругом — кипит и шумит молодая, веселая, беззаботная жизнь. Всем весело, всем, лишь у нее одной на сердце тоска страшная, безысходная. Домой, домой! 23 декабря 1888 года Приснился мне папа вчера. Странное чувство испытываю я, когда вижу его во сне. Мне так хорошо, весело делается, только как будто жаль кого-то. Говорят, что это он напоминает мне, чтобы я за него молилась. Это правда. Когда я плохо или долго не молюсь за папу, он мне всегда приснится, такой ласковый, добрый, так что жаль сна бывает. О Господи, Господи! Помилуй меня, грешную, прости все грехи мои. Ведь ты прощаешь грехи всем людям, прости же, Господи, зверю скверному, гадкому, хоть одну сотую долю его грехов и прегрешений... Хотелось бы мне умереть, если не сейчас, не теперь, то 15 августа будущего года, мне тогда будет ровно 15 лет. Хотелось бы мне умереть ровно в 6 часов утра, то есть в тот час, когда я родилась. Хотелось бы, чтобы меня похоронили в ельнике, там, где мы часто гулять ходили, посадили бы елочку на могиле, но креста не надо ставить, можно из елки простенький вырубить. А если в ельнике нельзя, то пусть бы похоронили меня в дальнем углу нашего кладбища, там, где солнце почаще и подольше бывает. Гораздо лучше умереть, чем жить! Когда нынче летом я была на папиной могиле, то солнце так ярко светило, так хорошо было, что сейчас бы умерла, лишь бы над мною солнце так же светило и тихо так было бы на кладбище... Подписалась сама на журнал «Север». Он будет высылаться на мое имя, короче сказать, у меня будет собственный журнал. Рука так и дрожала, когда я писала адрес: «Вс. С. Соловьеву». Мне казалось, что с моей стороны величайшая дерзость писать человеку, мало того — незнакомому, а еще известному, литератору. P.S. Вероятно, долго не буду писать, м.б. времени не будет, м.б. лень, так что заранее об этом сама себя предупреждаю. 26 декабря 1888 года Сегодня Ал. Ник. говорила, что пора мне заняться учением как следует, и не учением только, а вообще всем. Елизавета Дьяконова. Дневник jggp го д 25
Сказала (совестно писать даже, точно сама себя хвалю), мне есть все данные для того, чтобы быть (не знаю Гким) человеком, что я существо самобытное, оригинальное не похожее на других, и, наконец, сказала: «Я ^ то говорила с одним молодым человеком о вас, и мы что вы не жалкая посредственность». Тк мне СОВестно все это писать, но ведь я пишу сама себя а следовательно, и прибавлять что-нибудь от себя ^ пячговооа - была бы ложь перед самой собой. К Тник У^ьшает мои мысли: она советовала мне вести даевник - и так, чтобы можно было впоследствии его Тч^ в^ сГ—?» - спросила меня Hv что я могу ответить? Я, право, еще ничего не предпо-лагаГсделать, но чувствую, что домашняя жизнь меня втянет так, что в одно прекрасное утро я что-нибудь со- TB°Teriepb хотелось бы мне написать что-нибудь, ведь я знала- стоит хоть немного написать, еще захочется, напи-сГя ^Домой», ну и еще что-нибудь напишу. «Дура! Что ^самонадеянность!» - твердит мне рассудок. «А если хо-чется?» — возражает сердце. Чтобы я была человеком самобытным, не похожим на других людей, чтобы из меня что-нибудь вышло - этого я в^я ваша, никак не могла даже и вообразить. Правда, когда вырасту большая, я буду вести совершенно иную Хь не похожую на жизнь других людей. Мне, напри-Z очень хочется уехать в Америку, сдать там экзамен на впитана получить в команду какое-нибудь судно и отравиться путешествовать, ну а человеком самобытным -совсем не воображаю. И все-таки после этого разговора предо мной точно что-то светлое, радостное, хорошее от-крьшось. А слова: .Надо послужить на пользу обществу которые мне сказала Ал. Ник., я никогда не забуду._Вед>* читала, что римлянка 14 лет делалась полноправной п>аж данкой. А у нас когда это право получается? В 21 год или когда замуж выйдешь. Странно!.. Год 1 января 1889 года С Новым годом! С новым счастьем! Странно говорить «с новым счастьем», как будто каждый новый год приносит его с собой, тогда как с каждым годом все чаще случаются новые несчастья... Встретили мы новый год так, как, вероятно, ни одна семья в городе... Вечером я пришла в спальню мамы и сказала, что уже половина 12. «Хорошо, зови детей в залу», — проговорила она, лениво приподымаясь с кушетки... «В залу пожалуйте!» — растворила я дверь детской. Там стоял шум, смех и крик, было весело. Но при моих словах как-то все притихли и, оправляясь и как-то зажмуриваясь на ходу, потянулись в залу. Там действующие лица находились вот в каком положении: мама сидела на диване, облокотясь рукой на подушку: на лице, как и всегда, мне почти ничего не удалось заметить, кроме усталости и желания спать. Надя сидела у стены на кресле, закрыв платком половину лица. Валя помещалась наискось от нее на стуле, лицо было опущено вниз, губы как-то насмешливо и презрительно передергивались. Володя помещался подле мамы на диване, перебирал руками пуговицы. Шурка сидел около дивана на стуле. «Посадила меня мама и сижу, а то меня накажут», — говорила его поза и лицо. Я была напротив дивана. Мы все сидели и молчали, лица у всех мало-помалу начали принимать выражение какой-то заспанности, оту-пелости. Мама почти уже спала, но взглядывала поминутно на часы и тихо ворчала за что-то на Валю. Наконец она посмотрела в последний раз на часы, было без 11 минут 12. «Вставайте!» — сказала она. Мы все машинально встали. Мама перекрестилась, и мы все начали молиться. Не успела я сделать и трех крестов, как раздалась команда: «Подождем, еще рано». Все опять сели. Осталось полминуты, и снова все встали, начали молиться; молились долго. Встала с колен мама, подошла к столу, взяла рюмку, мы все тоже. «Давайте чокаться», — сказала мама.
Елизавета Дьяконова. Дневт 1889 год 27
На меня нашло какое-то отупение. Когда я чокалась с мамой, мне захотелось обнять ее, поцеловать и поздравить искренно. Но, взглянув на холодные, тупые, ничего не выражавшие лица сестер, я отказалась от намерения: поцеловать маму при них мне показалось невозможным. Стали расходиться. В детской я увидела сестер, вошедших туда с оживившимися лицами, они уже исполнили тяжкую обязанность... Эту встречу нового года я навсегда запомню: в ней ясно отразились отношения мамы к нам и наши к маме, в особенности последнее. Всякий раз, когда мы собираемся вместе _ молчим, не понимая, для какой цели пришли. С детства и до отрочества мы были отделены от матери целым рядом нянек и гувернанток. Мы не знали матери, она не знала нас. Мы не привыкли передавать маме с малых лет свои впечатления, думы и чувства. Мама нас об этом и не спрашивала. Позднее же сойтись было труднее. Я очень люблю маму, но никогда между нами не было разговора, как говорится, по душе... 12 января 1889 года Сегодня два года, как умер папа. Упокой, Боже, его душу и возьми меня поскорее. Жить здесь, на земле, мне незачем, только ссоры да раздоры поселяю в семье, а там, Господи, я хоть папу-то милого увижу. Боже Великий и Сильный, Боже Правый и Многомилостивый! Прости мне грехи мои, хоть не все, всех их простить нельзя, их очень много! Великая я грешница, недостойна я, видно, милости Божией: все живу и не умираю, но смилуйся, Господи, надо мной, возьми меня к себе поскорее!.. Вот в Евангелии и священных книгах читаю, что надо думать о спасении души. А я-то! Недавно читала в какой-то священной книге об адских муках: просто волос дыбом встанет. Царствию Божию не будет конца, и адским мукам тоже конца не будет! Я попаду в ад за великие фехи свои и буду вечно там мучиться! Вечно! Господи, Боже! Прости ты меня за то, что я хотела не грешить, да ничего не исполняю! Ведь если меня рассердят, так я готова иногда не знаю что сделать и с этим человеком, и с собой! А это грех страшный! Надо стараться не грешить, Господи, помоги мне в этом! Вспоминаю смерть папы. Все случившееся в этот день я помню очень ясно, и все-таки мне кажется, что как будто все это я видела во сне... «Лиза, поди, посмотри папу-т0>>) _ шепотом зовет меня бабушка поздно вечером. Я вошла в комнату и увидела... Нельзя больше продолжать: надо Евангелие прочесть, теперь, в тот час, когда умирал папа. 21 января 1889 года Боже мой! В пятницу из алгебры 3, сегодня — из физики 3. И это из тех предметов, по которым я в нынешнюю четверть по 5 получить хотела! Слов нет на языке человеческом, чтобы выразить мое мучение. Хуже этого я не знаю, что может быть! Что теперь делать? Все планы разрушены: хотела остальное полугодие заниматься на круглое пять, всегда все уроки приготовляла, и вот! Поправиться мне в эту четверть уже невозможно, и в следующую тоже, потому что знаю, что мне с собой не совладать. Спросят тогда из физики, посмотрю я на учителя, припомню вторую четверть, и... прости-прощай выученный урок. Страшная злоба так и подымется во мне, я вся задрожу, забуду всё и вся... Пусть он говорит за меня, а я буду молчать... И из математики спросят: начну как следует, а потом чем дальше в лес, тем больше дров, и дойду до того, что запутаюсь! Вот тебе и надежды на этот год. Радуйся, Лиза, и веселись! Не для себя я хотела учиться на награду — мне кажется это смешным, — а для мамы, чтобы ее утешить. Теперь ни на какую награду совсем не имею надежды. К Ал. Ник. сегодня пристал какой-то человек с требованием денег, фозя в противном случае убить, и показал ей нож. Она, конечно, страшно испугалась, проходивший мимо господин защитил ее от этого человека. Что, если бы он мне встретился! Пусть бы он убил меня, мне все равно, я только отдала бы ему свои серьги, больше у меня ничего нет. А хорошо, если бы я его встретила! Убил бы меня, и дело с концом! И за тройку из физики мама не стала бы сердиться. Боже, отчего не посылаешь ты смерть тому, кто ее просит? Мне смерть — предмет первой необходимости: меня ----------------------- •--- ■------------------------------------ ^..щ ДОИКОНПвп j не станут бранить, не заставят французскиу пп Читаю «Исторический вестник», и?^ взяла его: зависть берет к иным людям. Вот напои «Воспоминания г-жи Головачевой-Панаевой» Скопк интереса! Сколько видела она, с какими образованными людьми находилась с самого детства! Еще ребенком он вращалась в театральной среде, потом вышла замуж за известного литератора И.И.Панаева, очутилась между литераторами. Она теперь, наверное, старуха, старше моей бабушки, а сколько она знает! Если ей с малых лет приходилось вращаться в той среде, где главное — искусство требующее более или менее умственного развития, то как же тут не позавидуешь! У г-жи Головачевой отец и мать Брянские — артисты императорского театра, у них постоянно бывало большое общество, актеры и театралы, — есть что вспомнить, даже и с раннего детства. А потом — какое у нее бывало блестящее литературное общество! Островский, Некрасов и другие!.. А что мне вспомнить в прошлом? В глухой провинции, ни одного интересного знакомства... 18 февраля 1889 года Сегодня умерла мамина няня. Царство ей небесное! Уже давно она хворала, но все выздоравливала, хотя и стара была — 89 лет. Многое она видала на своем веку и все почти помнила. Умная, добрая, славная была няня! «Все мы умрем, да только не в одно время, - сказала Александра - Сколько ни живи, а два века не проживешь». Вот своего рода философия. Хотя я и очень редко разговариваю с прислугой, но почти после каждого из этих разговоров невольно раздумаешься, как они объясняют так ясно и просто то, над чем ломают себе многие головы. У нас прислуга вся своя, исрсхтская, не тронутая нынешней .лакейской цивилизацией,. Вот, например, Александра, она несчастлива с мужем, но никогда на это не
1889 год жалуется, ей и в голову не приходит, что можно было бы жить лучше: «Ничего не поделаешь, уж на то Божья воля» — таков у нее ответ на вопрос, отчего это так, а не иначе. И с этим убеждением люди живут, родятся, растут и умирают; и нет у них никаких «почему», которые часто портят жизнь образованному человеку, и живут, тихо, смирно, ничего не зная, и про них никто ничего не знает. Один Бог ведает всех людей и дела их... 19 февраля 1889 года Нет, верно, я всегда буду одна. Скучно, что нет никого кругом, но я никогда не даюсь этой думе. И если бы я дала себе волю — тоска бы заела меня, это уж я чувствую, только сдерживаю ее — ну и цела. Теперь мне бы хотелось иногда, очень редко, впрочем, с кем-нибудь поговорить; рассказать о чем-нибудь, посмеяться, и если бы была здесь Ал. Ник., мне бы никакой подруги не нужно было бы, потому что она единственный человек, которому я могу сказать все. О, как мне тогда было бы хорошо! Но, кажется, этому не бывать, ну и писать про это нечего. 26 февраля 1889 года Не хочется идти в гимназию, противны стены казенные. Поневоле возненавидишь их, когда бродишь одна в классе или в дортуаре: все холодно, мертво кругом... Теперь, как говорится, все наши учителя «запороли горячку»: программы, повторения, билеты — все пошло в ход. Настал черед учителей разевать рот и уши развесить, чтобы успеть все услышать и проглотить то, что им мы будем говорить со своих скамеек. Ох-хо-хо! Учимся, учимся, вот я, например, до 6-го класса дошла, и все-таки у меня голова — пустая бочка. Ведь как, например, мы готовимся к экзамену. Положим, сдали русский, а дня через три алгебра и геометрия. И вот по выходе из класса мы стараемся выкинуть из головы всю программу русского языка, чтобы снова набить ее математикой. Кончится математика — вытряхивай все математическое, чтобы набить ее историческим, и так до конца экзаменов. Когда же они кончатся, то у учениц в голове получается результат: у неспособной — осталась в голове 31
программа последнего экзамена, потому чт уже было вытряхивать, и те обрывочки от пп< гих предметов, которые как-то успели уцелеть У способной - вся программа последнего предмета и к" рывки программы предпоследнего, а про первые * ны и говорить нечего, почти все бывает позабытой" забываешь - даже лучше, в голове просторней бывае? W зубри-зубрящей все от зубрения в голову иногда засел довольно крепко - и только, но своего они никогда пГ чти ничего не могут прибавить к выученному. Ну да Бог ними, с экзаменами-то, ведь еще не настали! Ал. Ник. сказала, что чахотка заразительна. Я была в восторге. Значит, стоит мне прийти к больной Лизе, поцеловаться с ней несколько раз, подольше посидеть — и заражусь. Я чуть было на стуле не подпрыгнула, но Ал. Ник сказала, что можно заразиться, находясь постоянно с больным, и притом долгое время, а я ведь самое долгое могу сидеть у Лизы — час!.. 18 марта 1889 года Пятыми овладела бешеная стихомания: влюбляются и стихи сочиняют. «Обожают» — и признание в любви в стихах... Дурочка Дуня — и та тоже что-то про любовь сочинила, да рифмы подобрать не сумела и за ужином просит мою тетушку: «Сочини мне рифму на «ешь». — «Горошку поешь», — говорит, а сама так и хохочет (у них горох был). «Да нет, — кричит Дуня. — У меня в стихе: «Ты всех в себя влюбляешь». — «В таком случае можно: «И горошек поедаешь...» — «А, а, а, — разревелась Дуня. — Вы все надо мной насмехаетесь, я про вас классной даме скажу!» Так и не сочинила стиха Дунечка. И я, точно нарочно, вчера переложила элегию «Брожу ли я» на гимназические чувства, и сегодня прочла в классе, всем понравилась, многие списали. После мне говорит С: «Лиза, милая, напиши стихи!» Думая, что она просит в альбом ей написать — соглашаюсь. «Да мне не то! Ты мне про меня, сама сочини, да подлиннее!» Я так и вытара-шила на нее глаза: я - и вдруг стихи пишу! «Ты ведь меня знаешь и напиши про меня. Ты так хорошо элегию переложила*. Эх, не может понять человек, что перекладывать и самой сочинять — две вещи разные. А в общем — к воспитанницам надо позвать, нимало не медля, врача-психиатра. 25 марта 1889 года Подруга Соня свободно владеет формой стиха, как легко читать ее стихотворения! Всего их шесть, небольшие, в три, пять и шесть куплетов, и видно, что у Сони есть талант. Сестра Валька тоже сочиняет, попадаются иногда недурные строфы, но она еще не сочинила такого стихотворения, где бы не было ни одной неподходящей рифмы, ни одной глупости: слово «плач», например, она рифмует «калач». А вот у меня таланта ни к чему нет, да я об этом и не думаю и не жалею... 26 марта 1889 года Я часто воображаю себя умершей: лежит тело, моя бывшая оболочка, от которой я только что освободилась, я в воздухе невидима, но вижу и слышу все. Мое тело кладут на стол, совершают над ним панихиды, плачут (впрочем, это едва ли), кладут в гроб и зарывают в землю. Когда же зароют мое тело в землю, тогда я пойду отдавать отчет Богу о том, что сделала в течение жизни... В смерти нет ни для кого разницы: умирает царь, умирает в тот же день и минуту и последний рабочий, и души обоих одинаково летят к Богу, отдают ему отчет о делах своих и идут потом каждая в место, уготованное им Богом... Завидовать некому: все временное. А когда сравнишь нашу жизнь с вечностью, то сделается страшно, страшно до того, что я раз чуть было не вскрикнула от ужаса, когда стала представлять себе вечность. Но сколько ни думай человек, он себе не может ничего представить бесконечным, такова природа людская. Хотя и говорят «его никогда не забудут, память его вечна», но если бы действительно вздумали себе представить это «вечно» и «никогда», то никогда не представили бы. Человек не в состоянии представить себе, ужас объемлет его, когда он углубится в слово «вечно», и мы до того привыкли к временному, что не способны стоять спокойно перед вечностью. Вот почему умирающие очень часто бывают тревожны: дух человека смущается при переходе в вечность. Только те и умирают спокойно, кто жизнь свою провел безупречно... чик 1889 год 33
Скоро пойдет умственная сумятица По^йТ**1 В Париже выставка открывается 6 мая. Вот бы поехать-Мама только головой качает: куда, говорит, с вашим сп стоянием тратиться! И чем больше мама так говорит тем больше она убеждает нас жить в будущем скромно! И чем дольше мы так уединенно живем теперь, тем сильнее мне хочется вырваться на волю, уехать куда-нибудь далеко-да леко от такой монотонной жизни. Во мне сидит какой-то бес, самый непокойный. Иной раз я бегаю, как сумасшедшая, по всему дому, страшно хочется убежать куда-нибудь, не сидеть смирно за книгой... А тут мама с нотациями, сестры с зубрением, горничные с книжками от лавок и Михайло со сдачей от говядины. Эх, жизнь, жизнь... 30 апреля 1889 года Первый раз в жизни была в опере, давали «Жизнь за царя». Боже мой! Примадонна труппы, г-жа М., поет, как немазаное колесо скрипит. А хористки, хористки! Ведь это ужас: с высокой прической и розетками на голове, напудрены, с подведенными глазами, с завитыми челками, у одной даже волосы распущены, и рожи, рожи! А сарафаны! На Марьице надет корсет и теперешний русский костюм, а у хористок, у всех без исключения — турнюры! Визгливые голоса хористок, скрипучее колесо Марьицы при подобных костюмах — эффект! Понравились мне мужчины, только, по-моему, Ване следовало бы не так румяниться и пудриться, а сделать бы себе лицо погрубее, загорелое, более подходящее к деревенскому мальчику. Но после сцен мужчин на сцену вновь являются хористки — и прости-прощай приятное впечатление. Хохотать и злиться хочется, глядя на этих несчастных певиц...
Популярное: Организация как механизм и форма жизни коллектива: Организация не сможет достичь поставленных целей без соответствующей внутренней... Генезис конфликтологии как науки в древней Греции: Для уяснения предыстории конфликтологии существенное значение имеет обращение к античной... Почему человек чувствует себя несчастным?: Для начала определим, что такое несчастье. Несчастьем мы будем считать психологическое состояние... ©2015-2024 megaobuchalka.ru Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. (269)
|
Почему 1285321 студент выбрали МегаОбучалку... Система поиска информации Мобильная версия сайта Удобная навигация Нет шокирующей рекламы |