Перевод слов на латинский язык с указанием рода, заучивание слов наизусть, произнесение
12 Методические указания по подготовке к экзамену по латинскому языку
Современный высококвалифицированный юрист не может обойтись без знаний основ латинского языка. Латынь необходима для понимания международных правовых терминов, юридических формул, чтения в подлиннике источников римского права, многие понятия которого легли в основу законодательных систем многих современных государств. Вам предстоит сдача экзамена по латинскому языку, который является языком богатой культурной традиции в истории европейской и мировой юриспруденции. Основное внимание студент должен обратить на знание лексического минимума, включающего в себя наиболее употребительные слова латинского языка юридического обихода. Первый вопрос (А) экзаменационного задания состоит в переводе 23-х слов на латинский язык с обязательным указанием рода слова. Поиск латинского значения слов нужно осуществлять с помощью латинско- русского, русско-латинского словарей в учебных пособиях по латинскому языку. Слова следует выучить наизусть. Также в первый вопрос (Б) экзаменационного испытания входит характеристика двух персоналий с указанием их основных сочинений на русском и латинском языках. Список состоит из 41 персоналии, из которых для характеристики выбираются две. Второй вопрос экзамена заключается в выборе, заучивании наизусть, произнесении двух сентенций из Memoriter или латинских юридических выражений или пословиц, поговорок и специальных выражений. Студент обязан кратко охарактеризовать историко-культурные условия появления двух выбранных латинских выражений и сентенций. В методические указания включено Предисловие к учебнику М.Е. Нисенбаума, с которым необходимо ознакомиться при подготовке к экзамену по латинскому языку. Таким образом, подготовка и сдача экзамена по языку Великой Римской империи будет способствовать повышению общекультурного уровня студентов, профессионализации соискателей дипломов юристов.
Желаю успешной сдачи экзаменов! Л.А. Чурилова, доцент, к.и.н.
Рекомендуемая для экзамена учебно-методическая литература: Нисенбаум М.Е. Латинский язык: Учебник. - Изд. 4-е, исправл. и доп. / М.Е. Нисенбаум. – М.: Эксмо, 2006. – 608с. (Российское юридическое образование). Нисенбаум М.Е. Указ. соч. – Предисловие. – Сс. 13 – 27. Мельничук А.А., Меликян А.А. Латинский язык для юристов: Учеб. Пособие для студентов вузов, обучающихся по специальности 021100 «Юриспруденция» - М.: ЮНИТИ – ДАНА, 2004. – 239с. Знаменитые греки и римляне: 35 биографий выдающихся деятелей Греции и Рима: Сб. – СПб.: Эпоха, 1993. Сомов В.П. Латинско-русский юридический словарь. – М.: ГИТИС, 1995. Подосинов А.В., Козлова Г.Г., Глухов А.А., Белов А.М. Латинско-русский и русско-латинский словарь. - 2-е изд., испр. – М.: Флинта: Наука, 2006. - 744с.
Перед подготовкой к экзамену ознакомьтесь с предисловием ПРЕДИСЛОВИЕ к учебнику М.Е. Нисенбаума «Латинский язык» «Все дороги ведут в Рим» — гласит старинная поговорка. Одна из этих дорог — древняя via Latina (Латинская дорога) — вливается в Город с юго-востока через Латинские ворота, соединяясь неподалеку от терм Каракаллы с Аппиевой дорогой, и ведет вместе с ней на Палатин, самый знаменитый из семи римских холмов. За Палатином же взгляду открывается сердце Вечного Города — римский форум. Здесь были сосредоточены храмы богов, в том числе святилища Диоскуров, Конкордии, Сатурна (в котором находились государственная казна и архив, Табуларий, хранилище официальных документов римского государства — вощеных дощечек, свитков папируса и пергаментов), а также храм наиболее любимой и чтимой римлянами богини Весты. Здесь же располагались рынки и торговые ряды, где не только завершали длительные путешествия товары со всех концов света, — от Британии до Индии, от севера Европы до Северной Африки, — но и непрерывно бурлили волны и водовороты темпераментной общественной жизни: именно здесь брали свое начало многие события, изменявшие ход истории. Здесь возвышались ростры — ораторская трибуна, украшенная носами (rostra) вражеских кораблей, захваченных в качестве трофеев. Отсюда обращались к народу знаменитые ораторы — Аппий Клавдий Слепой, Катон Старший, Гай Юлий Цезарь, Гортензий Гортал, здесь раздавался и голос великого Цицерона и здесь же были выставлены на всеобщее обозрение его отрубленные по приказу Антония голова и руки. Воздух форума — густой воздух истории, в котором добро и зло, логика и мистика событий, величие и суета человеческая переплавлены в едином тигле. Здесь была расположена курия, здание совета, в котором заседал сенат. Здесь же — Комиций, место народных собраний, выборов высших должностных лиц, где народным голосованием принимались важнейшие законы. Здесь же и трибунал, откуда обращались к народу трибуны и на котором впоследствии восседали в курульных креслах консулы, преторы и эдилы. На форуме же были выставлены древние Двенадцать таблиц (деревянные доски с вырезанным текстом законов, уничтоженные во время вторжения в Рим галлов). «Via Latina ad ius» — «Латинская дорога к праву». Давая учебнику такое название, автор хотел бы с первой же страницы определить роль, которую латинский язык должен играть в образовании современного юриста. Прежде всего автору и читателю следует разобрать вопрос о том, насколько обоснованно отношение к латыни как классическому элементу юридической учености. Две причины связывают европейскую (и, в частности, российскую) науку о праве с латинским языком. Начну с менее важной. Именно, терминологический арсенал юриспруденции в значительной мере сформирован из латинских слов: «юстиция», «процесс», «прецедент», «презумпция», «адвокат», «эксгумация», «виндикационный иск», «казус», «прокуратура» и т.д. За каждым таким термином стоит определенное понятие, категория правоведения, которую трудно выразить иным словом так, чтобы оно точно и полно передавало содержание латинского термина. Так, к примеру, слово «защитник» отнюдь не выражает всего того, что несет в себе слово «адвокат» (происходящее от латинского advocatus — «призванный, приглашенный»), так как подчеркивает, скорее, ту сторону его деятельности, которая соответствует защите интересов ответчика. Также и слово «юстиция» не может быть передано ни словом «справедливость», ни словом «правосудие», ибо нераздельно несет в себе оба этих значения. Однако в конце концов юридические термины латинского происхождения можно освоить, даже не давая себе труда погружаться в изучение латинского языка. Главный мотив для юриста, приступающего к изучению латыни, состоит в том, чтобы с ее помощью полнее изучить римское право. Многие будущие правоведы с первых же шагов в изучении всеобщей истории государства и права составляют себе представление о том, сколь многим европейская юриспруденция вплоть до наших дней обязана римскому праву. Однако такое представление носит пока слишком абстрактный, справочно-сухой характер. Подобное отношение к римскому праву можно было бы отразить в таких словах: «Да, наука о праве многим обязана римлянам; но современные нам понятия и определения, пускай они даже являются отдаленными эволюционными последствиями той эпохи, все-таки важнее. Следовательно, можно ограничиться теми общими сведениями о римском праве, которые нами уже получены, или даже с благодарностью о них позабыть». На это необходимо возразить следующее. Разумеется, в римском праве есть многое из того, что в настоящее время имеет только музейную ценность, вызывая скорее историческое любопытство, чем профессиональный интерес, — например, сведения о конфарреации или о том, какова в обряде манципации роль весовщика. Но не этим определяется подлинная актуальность римского права. Первое, что обращает на себя внимание, — это особая концепция общественных отношений, которую можно здесь наблюдать. Одна из наиболее существенных мировоззренческих тенденций, воплотившаяся в классическом римском праве, заключается в уважении к данности, к тому, что есть, к «здесь» и «сейчас». Оставив до поры в стороне вопрос о проявлениях этой тенденции в праве, зададимся другим вопросом: насколько плодотворно такое уважение к реальности и реалиям для становления науки о праве? Рассуждая обобщенно и, разумеется, предельно упрощая картину, можно выделить два возможных типа отношения к реальности, один из которых нашел преимущественное выражение в восточных культурах, а другой - в культуре Запада (хотя в пределах любого целого можно до бесконечности проводить некие разграничения и отыскивать всевозможные контрастные и оттеночные противоречия). Восточная модель отношения к бытию и к человеку есть модель преображения действительности, которая в ее теперешнем и здешнем виде отрицает идеальное, божественное совершенство, являющееся единственным состоянием, к которому стоит и должно стремиться. Человек по природе алчен, невоздержан, эгоистичен, исполнен темных слепых влечений, а потому и в отношениях между людьми не может быть гармонии. Для того, чтобы общество получило надлежащее устройство, следует преобразить человеческую натуру, произвести в самом человеке, в его сердце некую алхимическую работу1 очищения, просветления определившегося в себе духа. Эта модель проявляется и в религиозно-аскетической практике буддизма или суфизма, и в императивной этике конфуцианства, и в иерархических картинах космоса и сотериологии гностиков, и в христианских монастырях и скопчестве. Однако эта главенствующая идея восточных идеологий мало способствует эволюции частного права. Ведь для такой эволюции требуется именно повышенное внимание к индивидуальному, частному, то есть по определению несовершенному лицу, чьи желания, поступки и высказывания не укладываются в прокрустово ложе идеала, но требуют индивидуального же рассмотрения. Для развития частного права необходим отказ от обязательного преображения несовершенного по природе человека, а точнее, понимание такого преображения как личного дела каждого. Только рассмотрение человека таким, как он есть, вместе со всеми его недостатками, страстями и интересами, только уважение к его свободе вместе со стремлением укрепить государственность как наиболее всеохватную модель человеческого общежития могут выдвинуть проблему права на первый план: ведь необходимо создать такую регламентирующую систему, которая и учитывала бы интересы государства, и позволяла бы одному несовершенному человеку по возможности свободно жить вместе с другими несовершенными людьми, имея в виду и народные обычаи, и государственные институты, и бесконечное многообразие живой жизни. Именно так и подходит к человеку римское право. Отсюда и его прагматизм, и развитая казуистика, и сама практика его осуществления. Отсюда сам образ римского судопроизводства, в котором нет обреченности человека изначально выпавшей ему роли, и где ответчик может стать истцом, а адвокат от защиты перейти к обвинению. Отсюда уважение не только к частной собственности, но и к фактическому владению, не позволяющее без достаточного основания менять сложившийся порядок хозяйственных отношений. Саженцы, пустившие корни на чужой земле, нельзя выкапывать, даже если, доказано, что они принадлежат другому. Брак, который сложился вопреки воле отца, фактически нельзя расторгнуть, хотя право отца на это не отрицается. Беглый раб, добившийся на выборах почетной должности претора, не только не лишается этой должности, но может даже добиваться изменения своего статуса, а принятые им решения остаются в силе. Отсюда многочисленные определения, предписывающие следовать данности и в спорных случаях выносить наиболее снисходительное решение. Отсюда и то внимание к деталям и подробностям, которое, будучи, по существу, простой обстоятельной корректностью, кажется любовным взглядом художника (вспомним хотя бы перечисление Юлием Павлом вещей, которые можно включать в завещательный отказ, напоминающее поэтический путеводитель по музею античного быта). Отсюда, наконец, всеобъемлющий, панорамный взгляд на жизнь, которая проходит перед читателем Дигест во всем ее многообразии, начинаясь задолго до рождения человека и не завершаясь, с правовой точки зрения, даже после его смерти и погребения. Следует отметить, что правовая доминанта римского мировоззрения в равной мере существенна для всех областей и слоев римской культуры. Именно поэтому все стороны жизни как бы заряжены юридической проблематикой, и для того, чтобы составить более или менее полное представление об обычаях, моральных, религиозных ценностях и вкусах римлян, стоит обратить внимание именно на юридическую литературу Древнего Рима. Право пронизывает собой всю жизнь, и потому нельзя понять ни жизни, ни характера римлян вне римского права. В Пандектах и Институциях можно встретить изумительные свидетельства понимания человека и его природы, высказанные, кажется, с тайной улыбкой, здесь можно натолкнуться на самые головоломные задачи как философского, так и детективного свойства. Здесь мы видим города, деревни, военные лагеря, дороги, сады, леса, реки, пастбища, хижины рыбаков на морском берегу, путешественников и пиратов, винные сосуды, врытые в землю, и клады, спрятанные в земле, здесь мы встречаем праведников и злодеев, благопристойных граждан и лжецов, воинов и хлебопашцев, императоров и сапожников. Верность и измена, помолвки, свадьбы, разводы, подарки, пиры, возвращение отца из плена, отпущение на волю раба, траур по усопшему, рождение ребенка после смерти отца — кажется, все возможные сюжеты, характеры и декорации жизни проходят перед нашими глазами. Здесь есть все обо всем: более полной «энциклопедии римской жизни» нельзя встретить ни у Плутарха, ни у Макробия, ни у Дионисия Галикарнасского, ни у Авла Геллия. И весь этот огромный ковчег истории, который никак не уместить ни в одной монографии, ни в одном учебнике, открывается взору того, кто возьмет на себя труд познакомиться с corpus iuris civilis. Да и сама римская литература — Катон, Цицерон, Гораций, Сенека, Тацит, Светоний и другие авторы — едва ли будет понятна читателю в полной мере, если он не будет располагать сведениями из области римской науки о праве. Приведу лишь два примера. В «Жизни двенадцати цезарей» Светоний описывает сцену покушения на Гая Юлия Цезаря: Тиллий Цимбр. решившийся нанести первый удар, хватает Цезаря за тогу. Цезарь кричит: «Ista quidem vis est» («Это уже насилие!»). Читающий эти слова должен оценить при этом, насколько привычно и необходимо для Цезаря мыслить и даже чувствовать происходящее прежде всего юридически, ведь за два года до своей гибели он издает закон de vi. т.е. о насилии (что придает событию и его описанию дополнительный, горько-иронический оттенок). Второй пример — девятая (книга II) Сатира Горация, хотя примеров подобного рода достаточно и в других стихах. Гораций описывает свою прогулку в обществе некоего навязчивого полузнакомца, от которого поэт хочет и никак не может избавиться.
...Casu venit obvius illi adversarius et «quo tu, turpissime?» magna inclamat voce, et «licet antestari?» ego vero oppono auriculam. ...И вдруг на него налетает разъяренный истец и вопит ему что было мочи: «Где тебя носит, каналья!» А после ко мне обратился: «В суд как свидетель пойдешь?» И подставил я тотчас же ухо. (Пер. И. Груниной)
О чем тут речь? Чему Гораций может быть свидетелем и при чем тут его ухо? Ухо подставлялось в знак готовности быть свидетелем. Свидетельствовать же поэту нужно было о том, что его назойливый спутник уклонился от явки в суд. Необходимость засвидетельствовать эту неявку (antestari) оговаривается в первом законе Двенадцати таблиц. Таким образом, римское право нужно отнюдь не только юристам, но юрист, хорошо знакомый с римским правом, получает прекрасную возможность квалифицированно подойти к изучению истории и литературы Древнего Рима. Другая особенность римского права, которая имеет несомненное значение для культуры профессионального мышления современного юриста, — это отношение авторов древности к слову. Слово для них является тем пространством, где возникают и где снимаются противоречия между «буквой» и «духом» закона. Римские юристы были непревзойденными мастерами правовых определений и их взыскательными и придирчивыми критиками. Причем часто для уточнения того или иного термина подбиралась богатейшая казуистика, которая помогала корректировать определение и снабжать его необходимыми оговорками. Очевидно, существует некая этическая связь между общими для всех корифеев римского гражданского права заявлениями о невозможности дать исчерпывающее определение, о том риске, который связан с любым определением (omnis definitio in iure civili periculosa est) и высокой степенью точности определения предметов, даже наименее поддающихся определениям например, понятий свободы, справедливости и т.д. Следует отметить, кроме того, что тексты, которые мы находим в Дигестах, при всей своей законченности и логической автономии отнюдь не обезличены. В комментариях или ответах римских юристов нет того нарочитого отсутствия стиля и подчеркнутого вытеснения индивидуальности, с которыми, казалось бы, должно быть напрочь связано сверхличное величие права. Поэтому Дигесты были и остаются не только памятником истории права, но и памятником литературы и той эстетики, которая определяла законы этой литературы. И здесь мы подходим к еще одной важной стороне правовой литературы Древнего Рима — к ее риторической обусловленности. Слово оратора, равно как и «буква закона», признается той активной моделью, которая способна подчинить себе общественное сознание и укротить хаос многоцветной жизни. Выражая бесконечное разнообразие бытия, слово должно сдерживать это разнообразие и полагать ему разумные пределы. В речи древних юристов такое двойное назначение слова — отображать и регламентировать многообразие жизни — осуществляется весьма полно. Риторика была не просто наукой красноречия, но и искусством ее активного (и не в глубине сознания, но на виду у Рима и мира) внедрения в общественное мнение. Именно необходимость отстаивать перед судом чьи-либо интересы посредством защиты своих доводов в соперничестве с другим оратором — на глазах у многочисленных зрителей, неравнодушных к слову, к интонации, к образованности и даже мимике выступающего — сообщала римскому праву многие достоинства античной риторики. Определение должно быть риторически достоверно и эстетически выразительно: неточно выраженная, не основанная на жизненном опыте и на признанных этических ценностях идея не может быть признана юридически убедительной. Поэтому авторы частенько делают коллегам комплименты: «ut eleganter definit Celsus» (как изящно определяет Цельс). «bellissime refert Aelius Gallus» (прекрасно выражает Элий Галл) или цитируют Гомера по-гречески, очевидно, будучи убеждены в том, что правильность не всегда требует педантизма, а универсальный характер обязательного для всех закона не лишает его толкователей их авторских достоинств и не снимает с них авторской ответственности. Читая исторические труды Ливия, Тацита. Плутарха или трактаты Цицерона об ораторском искусстве, убеждаешься в том. насколько силен в римском судопроизводстве театральный элемент (имея в виду всю амплитуду драматургии от мистерий до цирковых «зрелищ», от драмы до комедии). Речь адвоката-оратора должна была произвести на судей и на слушателей известное впечатление не простым упоминанием rex законов и постановлений, которые разъясняют данный случай в пользу пли в ущерб какой-либо из сторон, но некой пластической силой довода, ярким сравнением, остроумной репликой. Это не могло не оставить отпечатка и на самих определениях юристов, которые тяготели к лаконичной виртуозности — если только включать в этот термин все богатство латинского слова «виртус» (сила, мужество, доблесть, добродетель и др.). Таким образом, знакомство с римским правом, основанное на чтении первоисточников в оригинале, не только учит юриста выражать свои идеи, но и дает ему множество таких понятий и навыков, которые обогатят культуру его профессионального мышления и придадут его образованию классический «лоск». Кроме цитат из юристов и классиков римской литературы — Цицерона. Горация. Сенеки. Вергилия. Тацита и Апулея — здесь приводятся и извлечения из латинского перевода Библии. Библейские тексты включены в учебник латинского языка для юристов из следующих соображений. Начиная с раннего Средневековья и до Нового времени в Западной Европе предпринимаются попытки связать воедино положения римского права с законами и заповедями, содержащимися в Ветхом и Новом завете, найти те общие ценности, которые регулируют человеческую жизнь и взаимоотношения людей как в римском частном праве, так и в Библии. Конечно, между библейско-христианским и римским пониманием права существуют колоссальные расхождения. «Римлянин вообще видит в мире только социальное; и это социальное он понимает си парно, то есть универсально-юридически. Тут всегда кто-то по нраву приказывает и всегда кто-то по обязанности повинуется» - пишет Д.Ф. Лосев в своей «Истории античной эстетики»2. Военно-политическая экспансия Рима имеет общие корни с правовой vigilantia (неусыпностью), с постоянной юридической напористостью личности. «Я в своем праве, и мое право больше своего фактического жизненного осуществления, - слышится в вопросах, с которыми обращались к римских) юристам, - следовательно осуществить мою жизнь значит реализовать мое право». У римлянина всегда есть свой счет к миру, и он готов предъявить его — если не в судебном, то в военном порядке. Этот самоуверенный взгляд сильного человека, не привыкшего уступать, казалось бы, абсолютно несовместим с ветхо- и новозаветными понятиями о страхе божием, о законе и благодати, с христианским сомнением в безусловности и независимости естественных прав человека, т.е. основных постулатов римского права. Но это еще не все. Римское частное право наделяет человеческий индивид такой свободой воли и так твердо убеждено в его возможности предусмотреть все возможные последствия своих поступков, что мера ответственности человека (если он не infans, дитя, или furiosus, безумный) за эти поступки не может быть смягчена ничем. Непредусмотрительность, бедность, слабость, нерешительность или глупость не имеют для римского юриста, решающего судьбу обвиняемого, никакого значения. Здесь слишком велика вера в рациональное начало и в необходимость абсолютной дисциплины и упорядоченности внутренней жизни индивида, в то, что человек наделен всеми необходимыми душевными и нравственными средствами, чтобы быть собственником своей судьбы. Эта мера свободы и ответственности, задаваемая римским правом, была великой истиной, которую Рим открыл себе и миру. Однако именно поэтому в римском праве напрочь отсутствуют понятия, без которых мы не мыслим себе современного правосудия. Здесь не придается никакого значения раскаянию, добровольному признанию вины, здесь отсутствует представление о смягчающих обстоятельствах, которые могли бы если не оправдать обвиняемого, то изменить меру его ответственности за содеянное. О раскаянии вора, возвращающего украденное владельцу, римский юрист говорит: nemo tali peccato paenitentia sua nocens esse desinit (совершив подобное, никто не перестает быть преступником благодаря своему раскаянию); о непредусмотрительности — что она предельно близка к злому умыслу. Блудница (употребим здесь библейский термин), даже оставившая свое ремесло, до конца жизни будет покрыта позором, который ляжет и на ее детей. Римское право (вплоть до эпохи Юстиниана) практически не признаёт понятия раскаяния, точно так же как римская этика не видит в жалости или надежде проявлений добродетели. Ригоризм нравственных требований и правовая бескомпромиссность, впрочем, всегда впадали в противоречие с культом силы, явлением того же логического ряда, стоило зайти речи о рабстве, этом проклятом вопросе римской юриспруденции. А именно, юристам приходилось обращаться к читателям своих трудов с настоящей проповедью ненасилия, когда они писали о захвате свободных граждан и превращении их в рабов, так как доказать, что кто-либо свободен после того, как его превратили в раба, «чрезвычайно трудно». Рим не знает оправдания слабости и не умеет оградить слабых от сильных (чем чрезвычайно привлекает иных новоевропейских филологов, слабонервных певцов языческой полнокровности и «естественного» взгляда на действительность наподобие «Антихриста»-Ницше), ибо для этого требуется совершенно иная идея. Но чем было бы право, если бы не имело в виду равное внимание к сильным и слабым? Чем было бы право без понятия раскаяния (и его религиозного первоисточника — покаяния)? Только учением о dominium (этот термин можно перевести словами «собственность» и «власть») и его проявлениях во всех отраслях жизни. Чем были бы призывы римских юристов к более благосклонному толкованию законов без идеи о благодатной природе человеческой жизни, как не рационалистическим проявлением обычной экономии хозяйственных и человеческих ресурсов? Именно христианская идея богочеловечества была первым серьезным оправданием и милосердия, и жалости, и надежды. Здесь не отменяется постулат о свободной воле, но в основу этой свободы кладутся совершенно иные принципы. Здесь не уничтожается мысль об избранничестве человека, но избранничеством этим человек обязан не самому себе. Здесь остается и даже усиливается понятие ответственности. Но за ответственностью здесь стоит не столько факт правонарушения, сколько глубокое осознание своего несовершенства и благодарность Богу, чьи милости превыше всех человеческих заслуг. Идея того, что человек может преобразиться, подняться в покаянии и молитве над своей прежней жизнью и душой, стать в глазах Бога столь же чистым, как до грехопадения, можно сказать, не имеет ничего общего с основоположениями римского права. Могла ли эта великая идея ужиться с той концепцией общества и человека, которая лежала в основе римской цивилизации? Могли ли они соседствовать, не влияя одна на другую? Две великие истины, противоположные по существу, не могут не замечать друг друга. Библейско-христианское мировоззрение становится той закваской, которая преображает ветхий античный мир. входя в историю народов, стран и идей. Христианство вносит в понимание права принципиально новый оттенок – мысль о преобладании над земными судами Божьего суда и о тех религиозных, внелогических корнях, которые питают идею справедливости, честности, внутренней, сердечной ответственности ближнего перед ближним. Эти восточные, по внешности, идеи, отвечают и мысли римских юристов о несовершенстве любого определения в гражданском праве, а также ясному пониманию того, что соображения страха и выгоды не служат закону столь надежным обеспечением, как вера в священность чужой жизни, чужой свободы, чужого имущества. Христианство и переосмысленная христианством ветхозаветная традиция привили общественному сознанию (даже во внерелигиозном, внецерковном его существовании) те ценности, без которых отныне не могут быть усвоены и осмыслены сами положения римского права: идея собственности и индивидуальной ответственности обрела новое измерение благодаря понятию воздаяния, заключенному уже в совести каждого человека, во внутреннем суде над собой, в котором проявляется божественное участие; рационализм и самодовлеющее здравомыслие римлян были дополнены понятиями неосуждения и прощения ближнего, без опоры на которые немыслимы суды присяжных Нового и Новейшего времени. Вот почему западная традиция от Руфина Аквилейского до Гуго Гроция поставила авторитет библейских иррациональных заповедей, притч и пророчеств на одну высоту с ясными и логически неопровержимыми определениями римских юристов. Итак, по мнению автора, обычай класть руку на Библию в момент принесения судебной присяги требует, вероятно, знания того, что именно эта Книга говорит истцам, ответчикам, свидетелям и судьям, что в ней действительно углубляет и дополняет те идеи, которые несет в себе римское право. В заключение я хочу вернуться к названию этой книги. «Латинская дорога» призвана помочь учащимся приблизиться к основным положениям юридического образования, содержащимся в римском праве. При этом одну из самых главных задач этого образования, пожалуй, следует усматривать в установлении в Третьем Риме того же всеобщего уважения к праву, какое бытовало в Первом. И «Латинская дорога», — имея в виду не учебник, а его предмет, — часть того долгого пути, по которому право движется в Третий Рим.
Сноски 1. Наблюдения над связью идеи преображения с алхимией можно встретить у многих авторов XX столетия — как ученых, так и литераторов. 2. Лосев А.Ф. Эллинистически-римская эстетика I-II вв. н.э. – М., 1979. – С.16 Экзаменационные вопросы по латинскому языку (экстернат) Вопрос 1. (А) Перевод слов на латинский язык с указанием рода, заучивание слов наизусть, произнесение
Бездействие Большой убыток Вина Договор Закон Завещание Зло Имущество Кража Наказание Обычай Обязательство Опасность Партнер Подсудимый Польза Решение Родина Слово Собственность Супружеская неверность Ущерб Частное дело
Вопрос 1. (Б) Характеристика двух персоналий (выбери из представленного списка), их основных сочинений на латинском и русском языках, краткая социально-политическая характеристика времени создания произведений
Юлий Павел Публий Сир Домиций Ульпиан Гай Эмилий Папиниан Элий Марциан Геренний Модестин Секст Помпей Фест Гай Атей Капитон Флорентин Эпикур Цецилий Африкан Мазурий Сабин Публий Ювенций Цельс Квинт Муций Сцевола Публий Муций Сцевола Элий Галл Луций Нераций Приск Гай Требаций Теста Луций Цинций Гермогениан Август, Гай Юлий Цезарь Октавиан Марк Антистий Лабеон Квинт Фабий Пиктор Антоний Пий Аристипп Киренский Луций Ульпий Марцелл Секст Помпоний Публий Овидий Назон Авл Гелий Клавдий Трифонин Адриан Луций Октавий Корнелий Юлиан Эмилиан Юстиниан Луций Анней Сенека (Младший) Марк Порций Катон Цензорий Валерий Максим Квинт Гораций Флакк Гай Плиний Цецилий Секунд Младший Корнелий Тацит Амвросий Феодосий Макробий Вопрос 2. Выберите две сентенции из Memoriter или латинских юридических выражений или пословиц, поговорок и специальных выражений, выучите наизусть, охарактеризуйте контекст их появления, укажите автора, если это возможно Memoriter Accessionis vindication – вещный иск, предметом которого являлась вещь, присоединившаяся к другой как её часть, плод или аксессуар A priori–независимый от опыта Argumenta ponderantu, non numerantur - сила доказательств определяется их вескостью, а не количеством Argumentum ad hominem - доказательство, рассчитанное на чувства убеждаемого Argumentum ad rem - аргумент, основанный на подлинных обстоятельствах дела Argumentum ad veritatem - объективное доказательство Argumentum baculinum – буквально: палочный аргумент, в переносном смысле: осязаемое доказательство Argumentum ex contrario – доказательство от противного Argumentum ex silentio - приём доказательства путём умалчивания о ч.-н. Bon sens - здравый смысл, здравомыслие Causa activa – действующая причина Causa corporalis – физическая причина Causa efficiens – действующая причина Circulus vitiosus – приведение в качестве доказательства того, что нужно доказать Cogito ergo sum – я мыслю, следовательно, я существую Conditio sine qua non – непременное условие, условие без которого невозможно событие Credo, quia absurdum - верю, потому что это нелепо (это выражение означает призыв к слепой вере, утверждает примат веры над разумом) Dictum – factum – сказано - сделано E – условный знак в логике, обозначающий общеотрицательное суждение (Е – первая гласная лат. cлова nego – отрицаю) Ens – сущее, бытие, сущность, вещь Exclusi tertii principium – принцип исключённого третьего Experimentia est optima rerummagistra – опыт – лучший учитель I – условный знак в логике, обозначающий частноутвердительное суждение (I – вторая гласная лат. слова affirmo – утверждаю) Idem per idem – то же посредством того же; определение через определяемое In concreto – в действительности, в определённом случае, фактически Ipso facto – в силу самого факта, тем самым Manus manum lavat (Seneca) – рука руку моет Modus probandi – способ доказательства Nervus probandi – нерв доказательства (наиболее убедительный, решающий аргумент)
12
Популярное: Как вы ведете себя при стрессе?: Вы можете самостоятельно управлять стрессом! Каждый из нас имеет право и возможность уменьшить его воздействие на нас... Организация как механизм и форма жизни коллектива: Организация не сможет достичь поставленных целей без соответствующей внутренней... Генезис конфликтологии как науки в древней Греции: Для уяснения предыстории конфликтологии существенное значение имеет обращение к античной... Почему стероиды повышают давление?: Основных причин три... ©2015-2024 megaobuchalka.ru Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. (240)
|
Почему 1285321 студент выбрали МегаОбучалку... Система поиска информации Мобильная версия сайта Удобная навигация Нет шокирующей рекламы |